тебе так не хочется вспоминать, что тебя окружало несколько месяцев, ты просто забиваешься в угол. лежишь в своей комнате, укрывшись одеялом, и прячешься от всего мира, потому что: «моя жизнь должна была быть другой. этот мир — несправедлив ко мне». конечно, когда ты ещё был юн, ты мечтал о роскоши, золотистых покроях на дорогой мебели, большом двухэтажном доме и домашней собаке. ты мечтал о том, что встретишь того, кто по-настоящему влюбиться в тебя. ты мечтал о большом, чтобы в конечном итоге получить в хрупкие свои ладони чистое ни-че-го в подарок от судьбы. и тебе больно. горько. может даже немного стыдно за того себя, юного и лирического героя, который легко поддавался, легко верил чужим словам. хочешь обвинить во всём свою неопытность, присущий тогда максимализм и привитую с рождения упёртость. да, санса. ты мечтал о жизни счастливой, но получил сгоревший дом, брата инвалида и путь главы семьи старков. помнишь ли ты своих отца и мать? а робба? а дурашку джона, которого всем сердцем ненавидел только из-за того, что твой папочка «нагулял» ненужную шавку? ты страшен, санса. поэтому сейчас отмываешь все свои грехи. поэтому страдаешь уже несколько лет, мучаешься от горя; ты так устал.
не можешь никак забыть свою первую встречу с баратеонами [ты не чувствуешь сейчас в них отвагу. почти все оставшиеся баратеоны — отродье львиное. ланнистерское]. ты помнишь джоффри. белокурого, голубоглазого. кажется, ты влюбился с первого взгляда, как только ваши взгляды встретились, по твоему телу пробежал холодок. как в чёртовых мелодрамах, с которых сейчас ты бы точно плевался и говорил, что: «это чушь, как такое может вызвать эмоции». а тогда ты читал книги о благородных рыцарях и сочинял собственные стихотворения. а джоффри умел играть на шестиструнной гитаре сделанной из тёмного дерева, скорее всего дуба. джоффри улыбался тебе немного иначе [при взгляде на тебя у него глаза искрились теплом]. влюбившись в юного баратеона ты перед своими глазами не видел ничего — несчастный случай с браном, который лишил его возможности ходить, проблемы с бизнесом у отца, взбешенная сестра — ты не видел перед собой ничего, кроме лица своего «короля». тебе стыдно очень за то, что тогда ты не повёл себя как один из старших братьев, и не остался с семьей, когда в этом нуждались все. с юным баратеоном тебе было хорошо, пока тот не показал своё истинное лицо, но увидел его ты слишком поздно.
ты смог наконец повзрослеть лишь благодаря этому лику чудовища.
но ты не знал, что ждёт тебя дальше.
твоя семья занималась изготовлением и продажей мебели, текстильных изделий, посуды и прочей ерунды, в которую ты не вдавался особо. тогда тебя интересовал лишь папочкин карман с большими купюрами. ты не стеснялся выражать своё недовольство, но легко усмерить себя мог, если видел в ответ ноль реакции. тебе не нравилось донашивать за роббом вещи и знать, что в заднем кармане потёртых джинс у тебя лишь полтинник. такая ситуация не радовала не только тебя — арья, твоя младшая сестрёнка — тоже была против всего и была готова в любую секунду к нападению. но вместо того, чтобы нападать, арья просто свалила, ушла от возникших проблем вместе с яккеном. сейчас ты её совсем не винишь, понимаешь даже немного. ты же сам убежал тогда, санса. от всех проблем существующих убежал, решив не сваливать на свои плечи семейные проблемы, которые со временем лишь разрастались и их становилось всё больше и больше. проблемы разъедали ещё тогда такую крепкую и железную семью. эти проблемы разрушали твою любимую матушку, которая была единственной той, кто понял тебя — ты признался, что тебе нравится джоффри именно ей. и мать, которая обняла своего сына, погладив того по голове, словно тому не пятнадцать, а лишь совсем недавно исполнилось семь. она сказала, что любовь — это прекрасное чувство и она рада за меня. и тогда ты не скрывал того, что сам счастлив. до омерзения счастлив. серсея тогда забрала тебя у старков, вы поехали в исландию на небольшой отдых. там, в ледяной стране северных богов, ты узнал, что твой юный король не тот, кем кажется. и что чувства, которые ты питал к баратеону — ошибка, которую так легко не сотрёшь ластиком на карандаше. уехав от семьи, ты стал понимать, что происходит внутри семейств баратеонов и старков. первые разрушали вторые. твой джоффри был слишком жесток. кажется, твоя аллергия на боль быстро распространяется по всему телу.
а слава всегда занимала одно из первых мест в твоей жизни насыщенной богатством и: «я получаю всё, что хочу». ты так привык к этому. так привык, что лишь за щелчком пальцев происходило всё, что ты захочешь, кроме, конечно, парочки сотен долларов в карман потёртой джинсовой куртки [отец слишком экономил на одежде, и вообще на всём]. поэтому у тебя сложилось мнение, что семья это так, напускное — приходящее и уходящее. а на деле ты просто привык, что матушка за тобой бегает всюду, а отец смотрит с гордостью. ты так привык, что семья и так тобой гордится, и что ты не обязательно должен что-то делать для неё в ответ. ты был значительно хуже своей младшей сестрёнки арьи, хотя и пытался показать себя со стороны красивой. на деле ты самовлюблённая пташка, которая так и не научилась быть благодарной.
|  
а когда сломаешь соединительный хрящ, то ребра
раскрываются, словно алые крылья ангела, покрытые снегом.
дядя петир говорит, что этот союз поможет твоей семье. дядя петир уверяет тебя, что всё будет хорошо, что ты будешь любим. если бы у тебя хотя бы тогда включилась лампочка в голове, ты бы смекнул, что здесь что-то не так. всё слишком хорошо складывается. опять всё слишком хорошо выходит, и это притом, что ты уже как шесть месяцев разорвал отношения с богатым наследником-социопатом. конечно, богу солнца понадобилось больше. больше твоих страданий, чтобы ты наконец понял, что мир — сер и здесь некому доверять, кроме самых близких и себя. петир сказал, что рамси сделает тебя и твою семью счастливей — у него много денег, санса. ты не был элитной шлюхой, но после сказанной фразы все табу мигом пропали и в голове звучала лишь одна мысль: «я должен заполучить его внимание». тебе нужны были деньги, чтобы прокормить брана и глупыша рикона, два младших брата, которые не могли о себе позаботиться: первый в силу своей недееспособности и обездвиженности на всю оставшуюся жизнь, а второй просто слишком наивен и добр для этого мира. доброта проявлялась в вселенской глупости, которая со временем начала даже тебя раздражать, хотя ты ни чем не отличался раньше от рикона — такой же доверчивый глупец. рамси показался тебе хорошим. он заботился о тебе, держал тебя подле себя, крепко сжимая кольцом рук твой торс. ты чувствовал себя защищенным, но, к сожалению, в семье болтонов было слишком много несказанного. болтоны — озеро утопленников. болтоны — омут чёрный с злыми глазами; дядя петир уверял тебя, что с рамси твоя жизнь станет спокойней и денег прибавиться в бюджет старков больше. и ты купился. купился сперва на милую улыбку рамси, а потом на его приторные слова, которые звучали у самого уха.
а потом о тебя тушили сигареты,
в тебя плевали
и тащили по холодному полу,
словно шавку.
рамси оказался не тем хорошим парнем, которого ты впервые встретил на важном приёме. рамси оказался садистом, которому очень нравилось грубо вжимать тебя в кровать, ставить отметины горячим воском_окурками сигарет, и просто трахать тебя по несколько раз на дню, словно ты был его «домашней шлюхой». ты молчал, терпел издевательства, чтобы в итоге купить брану его любимые сладости, которые стоили немного больше пятидесяти долларов. ты терпел, чтобы собрать деньги и купить братьям своим новой одежды, чтобы оплатить переезд их поближе к тебе. к концу всего этого кошмара на тебе не было живого места, но внутри таилось счастье — твои братья не живут в нищете; одна из причин, по которой твоё лицо всегда оставляло за собой статус «красивого личика» — рамси не мог светить перед другими своей шлюхой с побитым ебалом. поэтому твоё тело в ноль и нет живого места. помнишь прекрасно как изрядно напившийся в одну ночь рамси грозился тебе, что сделает тебе на грузи несколько надрезов. говорил он о какой-то приторной фразе: «рамси болтон — моё вино» и «р+с». ему нравилось доводить тебя до слёз. до истерики. | |
ты здесь уже несколько дней, стараешься меньше выходить из своей комнаты. просто создаёшь иллюзию, что тебя здесь вообще нет. тебе неприятен хозяин дома. неприятно то как он смотрит на тебя, когда ты за завтраком насыпаешь себе хлопьев в глубокую тарелку с тёплым молоком. ты бы с удовольствием ел бы у себя на втором этаже, а не с этим человеком за столом. ты обижен на петира? да. да и ещё раз да. твоя обида так велика, что ею, кажется, можно уничтожить всё живое. твоя обида черства и пропитана ядом и сам ты ядовитая змея. иногда ты замечаешь, что петир хочет у тебя что-то спросить, но так и «не решается». наверное, он хочет спросить откуда у тебя на руках, особенно на ладонях, следы от окурков. наверное, он хочет спросить нужна ли тебе помощь, потому что гематома на шее выглядит мягко говоря не очень. а ты всё это время кутаешься в слишком свободные свитеры, натягиваешь на себя много слоёв одежды, скрываешь синяки, которые змеями расползаются по всему телу. и тебе бы хотелось получить хотя бы какого-то тепла, но в голове всё ещё звучит голос рамси, а воображение рисует пережитый тобой кошмар каждую ночь.
— ты бы не мог дать мне ещё одно одеяло? я мёрзну по ночам, — разрушаешь всё своим тихим голосом, который уже с раннего утра пропитан усталостью. ты опять не смог уснуть, и пролежал в кровати всю ночь с открытыми глазами. раньше, когда у тебя случались такие проблемы, ты бежал в родительскую спальню, и мягкий голос матери всегда успокаивал тебя — тогда тебе было лет шесть. сейчас ты уже значительно старше и не можешь себе позволить такой детскости. и это не считая того, что твои родители мертвы — тебе есть куда идти, если тебе приснятся кошмары, но ты не можешь простить этого человека за его большую ошибку. она режет тебя до сих пор по кромке сердца.
санса — это неглаженые постоянно вещи и неуклюжесть, но собранность где-то там в голове.
санса — это «я справлюсь и без твоей помощи, но... постой, пожалуйста, пока здесь».
санса — это романтизм в эпоху его расцвета.
санса — это подросток, который боится уже говорить о своих чувствах и мечтах.
ты боишься открываться. боишься начать хотя бы какой-то разговор, потому что страх перед тем, что ты не устоишь и начнёшь всё рушить слишком велик. ты боишься, что разозлишь петира и он выгонит тебя из дома, и тогда у тебя не будет никаких шансов на жизнь, как и у твоей семьи. ты боишься, что в какой-то момент петир посмотрит на тебя иначе. как на шлюху, как на человека без чести. как на ничтожество, поэтому ты обороняешься всякий раз фразами «всё нормально», «оставь меня», «я не в долгу у тебя». ты пытаешься казаться грубым и холодным каем из сказки о снежной королеве и двух детишках, но у тебя ничего не получается. арья не зря говорила, что из тебя плохой актёр и всё твоё: «я ходил в школу моделей и на актёрское искусство несколько лет» — пустой звук; ты плохо притворяешься, что у тебя всё хорошо и твой внутренний мир не пошатан проблемами, в которые ты встрял. ты хочешь показаться перед петиром сильным и независимым, но в конечном итоге ломаешься. ты никогда не будешь таким сильным как робб. никогда не станешь таким независимым как джон. никогда не сможешь осуществить свои мечты о жизни счастливой, потому что с рождения ты несчастен. и счастья не познаешь, пока не отпустишь всё плохое, что произошло с тобой и твоей семьёй.
— можешь попросить бриенну заехать в магазин и купить коробку хлопьев медовых? мои любимые закончились, — у тебя создаётся такое впечатление. что ты донимаешь петира своими тупыми просьбами детскими, но ты не спал уже второй день и все границы простого этикета стёрты твоим желанием нормально поспать. ты ждёшь, что после таких попыток петир начнёт у тебя что-то расспрашивать, потому что всё это время вы [хорошо, только ты] не говорил ни слова.
